![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
erm_kontinentСегодня, 28 мая, - день памяти Игоря Виноградова. Он умер год назад. Дочь Игоря Ивановича, Настя де Ля Фортель, подвигла меня вспомнить о читанном Виноградовым в далеком 1978 (1979?) году на журфаке МГУ спецкурсе "Основные направления в русской критике 2-й половины XIX-начала ХХ века".
Он остался у меня в рукописном конспекте.
Сегодня я даю расшифровку первой, вводной лекции. Она тогда получилась в основном - о неизбежности революционного ужаса.
Кое-что в ней такое актуальное, что оторопь берет.
Критика – специфическая форма выражения духовных ориентаций, инобытие мировоззренческих исканий, философских исканий. Выделяются 6 направлений: революционно-демократическое, славянофильское, либерально-эстетическое, почвенничество, народничество, идеалисты.
Загадка: общественный спад обернулся расцветом культуры. 1830-1840-е; 18880-1890-е; 1905-1910-е…
Сова Минервы вылетает в сумерки? Примерно так и рассуждает В. Кожинов (Вопр. лит., 1968, №5): реакция полезна для культуры, оказывается наиболее благотворным временем для ее развития. Но можно вспомнить и слова Гегеля про то, что действительное разумно, а разумное действительно. И Гете: сущее не делится на разум без остатка.
Взятое категорически выражение о сове неверно. Расцвет культуры не нуждается в реакции. Весь вопрос: какие это сумерки; вот в чем дело. Если это предвестие ночи – то ничего не возникает. А есть те, когда вылетает сова , - это сумерки после подъема и поражения, не решившие предыдущих проблем, оставившие открытыми вопросы для следующих катаклизмов.
Пересмотр позиций для потерпевших поражение, поиск альтернатив старым позициям - вот корень, откуда возникают все течения, такова логика развития общественной мысли.
Попытка объяснить культуру через политику, искать закономерности духовного развития в социально-исторических закономерностях требует осторожности. Но в России это применимо. Почему?
Во-первых, с начала XIX века мысль стеснена цензурой, достаточно жесткой, хотя и не абсолютной, как сейчас. Герцен писал: литература у народа без политической свободы - единственная трибуна. Стесненная политическая мысль нашла выход своим возможностям и в литературной критике. Публицистический элемент или публицистическое ядро составляет основное содержание критики от Белинского до Михайловского. Литературная критика у них – повод для выражения публицистической мысли. Потом об этом говорил Луначарский. Это странное лицо русской художественной культуры, ангажированной политикой.
Во-вторых, не только политика устремилась в искусство, но и искусство стремилось в политику. Политизация русской культуры была неизбежна: общенациональные проблемы (политические, экономические, духовные) требовали решительного разрешения. Это тяготение принято форму непосредственной связи с идеями русского освободительного движения. Но не только включения в него. Основная часть русской духовной культуры, не разделявшая принципов освободительного движения, была альтернативным ответом на эти идеалы или хотя бы диалогом с ними.
После «Вех» русское освободительное движение было признано интеллигентским, сектантс ким, не отвечающим основным коренным процессам русской жизни. И это признание впоследствии отозвалось сборником «Их-под глыб», вышедшим под редакцией Солженицына (в статье Шафаревича, к примеру) и имевшим претензию на осмысление происходящего по типу «Вех».
Утверждалось, что в условиях конкурентной борьбы за существование на идеологическом рынке выделилась интеллигентская группа, избравшая позицию радикальной оппозиции как форму классового самоутверждения без какой-либо базы, столь же демагогическая, сколь беспочвенная.
Это опасная иллюзия. Вся русская культура оказалась завороженной революцией. Русское освободительное движение оказалось ориентирующим проблемным центром. При кабинетной умозрительности движения такое вряд ли могло бы быть. Вес русского освободительного движения определялся тем, что 1) никакое другое движение не было обращено до такой степени к центральным национальным проблемам (гражданские права, крепостное право, всевластие самодержавия и бюрократии), 2)радикализм освободительного движения – не интеллигентский, за ним стоял народный радикализм; оттого так быстро произошла прививка идей массе в 1905 году; стихийно развитие России влекло к радикализму; взрыв был неизбежен, потому что проблемы не решались иначе, 3) в России не было с начала XIX века никакой альтернативной общественной силы, способной противостоять освободительному движению на пути революции; царское правительство отличалось от начала до конца тупоумием и инертностью и было неспособно вести страну к мирному решению проблем; либерально-демократическая оппозиция была слаба до почти последнего времени существования империи и неопытна, в 1905-1914 гг. она так и не стала весомой общественной силой.
В результате именно революционная партия в практическом отношении оказалась наиболее действенной. Как сформулировал Ленин, реформа – побочный продукт революции. Для России это оказалось верным. Все происходящее в России с начала XIX века было вызвано революционными акциями. Отмена крепостного права сверху и «эпоха великих реформ» - интермедия к восстанию декабристов и их запоздалое торжество. Выстрел Каракозова в 1866 – пролог к реформе Лорис-Меликова… Реальный облик русской истории определяла революционная партия.
Ценность всех движений в России определяется содержательностью, удачностью, верностью найденной альтернативы порядку вещей. Почти все в России, без исключения, прошли период увлечения революцией – и вся их последующая жизнь это ответ на революционную идею. Лев Толстой: альтернатива непротивлением. Достоевский: противостояние атеизму и революции, Великому Инквизитору.
И в чисто тематическом плане феномен революции прошел сквозь русскую литературу. Капитанская дочка и Дубровский у Пушкина. Дружба Печорина с «порядочными людьми», ссыльность Грушницкого у Лермонтова. Рудин, Отцы и дети, Накануне, Новь у Тургенева. Обрыв у Гончарова. Бесы у Достоевского. Война и мир (Пьер) и Воскресение у Толстого.
Вопрос о революции – серьезная реальность русской жизни.
Он остался у меня в рукописном конспекте.
Сегодня я даю расшифровку первой, вводной лекции. Она тогда получилась в основном - о неизбежности революционного ужаса.
Кое-что в ней такое актуальное, что оторопь берет.
Критика – специфическая форма выражения духовных ориентаций, инобытие мировоззренческих исканий, философских исканий. Выделяются 6 направлений: революционно-демократическое, славянофильское, либерально-эстетическое, почвенничество, народничество, идеалисты.
Загадка: общественный спад обернулся расцветом культуры. 1830-1840-е; 18880-1890-е; 1905-1910-е…
Сова Минервы вылетает в сумерки? Примерно так и рассуждает В. Кожинов (Вопр. лит., 1968, №5): реакция полезна для культуры, оказывается наиболее благотворным временем для ее развития. Но можно вспомнить и слова Гегеля про то, что действительное разумно, а разумное действительно. И Гете: сущее не делится на разум без остатка.
Взятое категорически выражение о сове неверно. Расцвет культуры не нуждается в реакции. Весь вопрос: какие это сумерки; вот в чем дело. Если это предвестие ночи – то ничего не возникает. А есть те, когда вылетает сова , - это сумерки после подъема и поражения, не решившие предыдущих проблем, оставившие открытыми вопросы для следующих катаклизмов.
Пересмотр позиций для потерпевших поражение, поиск альтернатив старым позициям - вот корень, откуда возникают все течения, такова логика развития общественной мысли.
Попытка объяснить культуру через политику, искать закономерности духовного развития в социально-исторических закономерностях требует осторожности. Но в России это применимо. Почему?
Во-первых, с начала XIX века мысль стеснена цензурой, достаточно жесткой, хотя и не абсолютной, как сейчас. Герцен писал: литература у народа без политической свободы - единственная трибуна. Стесненная политическая мысль нашла выход своим возможностям и в литературной критике. Публицистический элемент или публицистическое ядро составляет основное содержание критики от Белинского до Михайловского. Литературная критика у них – повод для выражения публицистической мысли. Потом об этом говорил Луначарский. Это странное лицо русской художественной культуры, ангажированной политикой.
Во-вторых, не только политика устремилась в искусство, но и искусство стремилось в политику. Политизация русской культуры была неизбежна: общенациональные проблемы (политические, экономические, духовные) требовали решительного разрешения. Это тяготение принято форму непосредственной связи с идеями русского освободительного движения. Но не только включения в него. Основная часть русской духовной культуры, не разделявшая принципов освободительного движения, была альтернативным ответом на эти идеалы или хотя бы диалогом с ними.
После «Вех» русское освободительное движение было признано интеллигентским, сектантс ким, не отвечающим основным коренным процессам русской жизни. И это признание впоследствии отозвалось сборником «Их-под глыб», вышедшим под редакцией Солженицына (в статье Шафаревича, к примеру) и имевшим претензию на осмысление происходящего по типу «Вех».
Утверждалось, что в условиях конкурентной борьбы за существование на идеологическом рынке выделилась интеллигентская группа, избравшая позицию радикальной оппозиции как форму классового самоутверждения без какой-либо базы, столь же демагогическая, сколь беспочвенная.
Это опасная иллюзия. Вся русская культура оказалась завороженной революцией. Русское освободительное движение оказалось ориентирующим проблемным центром. При кабинетной умозрительности движения такое вряд ли могло бы быть. Вес русского освободительного движения определялся тем, что 1) никакое другое движение не было обращено до такой степени к центральным национальным проблемам (гражданские права, крепостное право, всевластие самодержавия и бюрократии), 2)радикализм освободительного движения – не интеллигентский, за ним стоял народный радикализм; оттого так быстро произошла прививка идей массе в 1905 году; стихийно развитие России влекло к радикализму; взрыв был неизбежен, потому что проблемы не решались иначе, 3) в России не было с начала XIX века никакой альтернативной общественной силы, способной противостоять освободительному движению на пути революции; царское правительство отличалось от начала до конца тупоумием и инертностью и было неспособно вести страну к мирному решению проблем; либерально-демократическая оппозиция была слаба до почти последнего времени существования империи и неопытна, в 1905-1914 гг. она так и не стала весомой общественной силой.
В результате именно революционная партия в практическом отношении оказалась наиболее действенной. Как сформулировал Ленин, реформа – побочный продукт революции. Для России это оказалось верным. Все происходящее в России с начала XIX века было вызвано революционными акциями. Отмена крепостного права сверху и «эпоха великих реформ» - интермедия к восстанию декабристов и их запоздалое торжество. Выстрел Каракозова в 1866 – пролог к реформе Лорис-Меликова… Реальный облик русской истории определяла революционная партия.
Ценность всех движений в России определяется содержательностью, удачностью, верностью найденной альтернативы порядку вещей. Почти все в России, без исключения, прошли период увлечения революцией – и вся их последующая жизнь это ответ на революционную идею. Лев Толстой: альтернатива непротивлением. Достоевский: противостояние атеизму и революции, Великому Инквизитору.
И в чисто тематическом плане феномен революции прошел сквозь русскую литературу. Капитанская дочка и Дубровский у Пушкина. Дружба Печорина с «порядочными людьми», ссыльность Грушницкого у Лермонтова. Рудин, Отцы и дети, Накануне, Новь у Тургенева. Обрыв у Гончарова. Бесы у Достоевского. Война и мир (Пьер) и Воскресение у Толстого.
Вопрос о революции – серьезная реальность русской жизни.